Много ли, мало ли времени прошло, к вечеру небо затучилось, занепогодило. Дождь как из ведра полил. А Иванушка уже надеждой томится, что-то должно произойти. Заслышал шаги на крыльце и побежал открывать. Входит в избу казак, с виду небольшой, но, видать, силен, потому как в кости широк.

– Пустите, – говорит, – переночевать, а то весь перемок.

Молчит Иванушка, подрастерялся, купчина эка какой был, и тот труса отпраздновал, а этому навряд ли с чертом совладать. Говорит казак с недовольством:

– Если желаешь – меня уважь, а не желаешь – я и так уйду.

– Отчего ж, места в избе довольно, – отвечает Иванушка и направил казака на печку.

Согрелся казак на печи и заснул скоро. Среди ночи слышит, гутарит кто-то. Никак гости еще пожаловали? Веки разлепил. Мать честная! Черт с девицей любезничает, танцует, всяко выфигуривает. Фу ты, нечистый дух! Смотрит казак, как черт крещеную душу путает, и горесть его забирает. Совсем лукавый замрачил девицу. Спрашивает она черта:

– Когда вы нас с Иванушкой отсель заберете?

Черт напыжился, затопорщился. Степенство на себя напустил. Даже руки за спину заложил. Кобызистый такой весь, задавалистый.

– Позвольте мне сообразиться и завтра я буду с решительным ответом.

«Ну, уж нет, – думает казак, – этому быть не можно».

И скашлял.

Испугалась Аленушка, к черту припала.

Спрыгнул казак с печи.

Черт говорит:

– Разрешеньице надо спрашивать.

– А я уж разрешился – спросил.

– Ты кто такой?

– Вот я тебе покажу, кто я такой, – отвечает казак, – зараз ты у меня упрыгаешься.

Боязно казаку и весело, потому что за христианскую душу стоит.

– Ну-ка, выметайся отседа, – говорит, – а то я тебе рога враз пообломаю.

И двинулся на черта…

Вдруг Аленушка на казака как кинется, руками замахала.

– Это ты, – кричит, – уходи отседа!

Отступился казак, руки девицы ухватил, подрастерялся малешенько. Не ожидал такого обороту.

– Креста на тебе нет, – кричит. Схватилась Аленушка за грудь. Лап-лап. Расстроилась.

– Нету креста, – говорит. – Вот туточки всегда был и – нету.

И сникла, отошла в сторону в чувствах.

Захохотал черт нечеловеческим хохотом. На казака как дыхнет. Опалил жаром с ног до головы. Не поддался казак. Парень-то он был не промах. Пошел на черта врукопашную. Ну, женишок занюханный, держись! Звизнул черта кулаком по сапатке, руку так и отсушил.

А тот стоит, хохочет. Что ему сделается, лукавому-то?

– Ты что в купырь лезешь?

И как дыхнет на казака, так что тот зачерепнел весь, как черепок. Вот-вот грохнется об пол. Изловчился, однако, казак из последних сил, ухватил черта за карман пинжака да как рванет на себя: и нету кармана, оторвал.

Завизжал черт, как боров недорезанный, за бок ухватился. Разозлился, спасу нет.

Чувствует казак, пол из-под ног у него уходит, стены сдвигаются, не устоять ему против черта. Мозги на лоб лезут, и глаза совсем выворачивает. Понял казак: такой случай вышел, что не спасешься.

Видит Иванушка: решит черт казака, не растерялся, закричал кочетом. Исчез черт, будто его и не было. Забормотала что-то про себя Аленушка и спать направилась.

Слез Иванушка с полатей, начал казака отхаживать. А тот лежит, с умом-разумом не соберется, едва дух переводит, слова вымолвить не может. Насилу пришел в себя казак, когда уж солнышко взошло.

– Спасибо, – говорит, – браток, без тебя пропадай моя головушка.

– Это тебе спасибо, – говорит Иванушка, – что на беду такую из-за нас пошел.

– А сестрица твоя где?

– Да вона спит, что с ней сделается.

– Не говори так, нехорошо это.

Встал казак с пола, видит, спит Аленушка глубоким сном.

Хотел перекреститься на образа, а иконы ликом к стене перевернуты.

– Не порядок это, – говорит казак. Взял иконы, поставил их как положено.

– Теперича надо крест нательный Аленушкин найти.

Искали крест, обыскалися. Все углы обшарили, в каждую щелочку заглянули. Что за пропасть! Углядел Иванушка, что гайтан от креста из носка Аленушки торчит. Сняли носок, а крест у нее под пяткой лежит. Прочитал казак молитву и надел крест на Аленушку. Вздохнула та вроде как облегченно. Румянец на щеках заиграл. И то, слава Богу!

Будят Аленушку, зовут, тормошат. Ни в какую! Спит она глубоким сном.

– Погодь, – говорит казак, – тута надо воды непитой.

Сходили они за водой в колодец. Побрызгали на Аленушку. Очнулась она, на кровать присела. Посмотрела на казака с удивлением. А как схватится за грудь: на месте крест. Затрюмилась, закричала навзрыд:

– Прогневался на меня Бог, затмил мне глаза дьявол. Бедоноша я разнесчастная…

Кинулся Иванушка ее успокаивать, да казак его остановил: пусть, мол, потужит.

Вышли они из избы, присели на крылечке. Молчат, что говорить, когда переживанья столько. Через сколько времени затихли плач да гореванья. Как бы худого чего не вышло. Забежали казак с Иванушкой в горницу. Стоит Аленушка перед ними, как свеча, тихая да светлая. Поклонилась она каждому в ноги, прощения попросила. Потом спрашивает казака:

– Как тебя звать-величать? За кого мне Богу молиться?

– Завьялом, – отвечает тот.

И смутился казак, на девицу от чего-то взглянуть не может, засобирался в дорогу. Путь-то не близкий ему надо сделать.

Попрощался Завьял. На коня вскочил. Только с неохотой конь пошагивает. Будто не хочет от этого дома уходить. Обернулся казак. Аленушка у двора стоит, рукой ему вслед машет, а Иванушка присел около нее, скорнувшись, слезы по лицу в три ручья текут. Тронулся казак сердцем. Повернул коня обратно.

– Теперича я так расчисляю, – говорит Завьял, – возьму-ка я вас до своих. У меня родители приветливые. Ты мне будешь вместо сестры, а ты за брата.

Обрадовался Иванушка, на одной ножке заскакал. Аленушка раскраснелась, но брови нахмурила. Хоть предложение ей это и по душе, спрашивает:

– На кой мы тебе нужны?

– Знать, нужны, – отвечает Завьял, – сердцем я с вами за эту ночь сросся.

– Поехали, – просит сестру Иванушка. Видит казак, согласна Аленушка с его предложением.

– Поехали, – говорит, – конь под тобой.

Ну, поехали, так поехали. Собирались в дорогу недолго. Добра-то с узелок набралось.

Далече уже от деревни отъехали. Видят, на перекрестке дорог козленок бегает. Мекает жалобно. Видать, от стада отбился. Просит Аленушка казака взять козленка с собой.

– Нет, – отвечает Завьял, – не надо этого делать, как бы подвоха не вышло.

– Давайте возьмем, – просит Иванушка.

– Ить волки его загрызут, если тут бросим.

Слезли они с коня. Стал казак козленка ловить. А тот ему не дается. Напрямки к Аленушке бежит. По пути Иванушку так боднул, что тот на ногах не устоял, в дорожную пыль повалился. Изловчился Завьял, ухватил его за ноги. На руки взял. Тяжеленный козленок оказался. Еле-еле поднял его казак. Задурел конь, запрядал, захрапел, глазом закосил. Козленок повернул морду к казаку да как дыхнет. Жаром Завьяла обдало с головы до ног. Понял он тут, в чем дело. Бросил козленка наземь, шашку выхватил. Захохотал козленок страшным хохотом.

– Попомните вы меня еще. И исчез.

Испугался Иванушка, а еще пуще его Аленушка.

Успокаивает их казак.

– Я так и мозголовил, – говорит, – что не отпустит нас запросто так лукавый.

Поехали они дальше. Завела их дорога в лес, в чащобу непроходимую. Слышат они, кричит кто-то, плачется:

– Помогите, миряне! Помогите!

– Давай поможем, – просит Аленушка, – ведь стонет человек!

– До чего жалко, – говорит Иванушка. Упрямится казак, неспросту все это.

Наседают на него брат с сестрой: не к лицу это, человека в беде бросать.

– Погодьте, – говорит Завьял, – сейчас я этого бедолагу определю.

И пистоль достал. Как только крик раздался, он в ту сторону и стрельнул. Хохот раздался страшенный, вой – мороз по коже.

– И тут он, подлый, издевку творит, – говорит Завьял.

И… расступился лес. А вдали степь завиднелася. Вся лазоревая, в цветах перед ними разлеглася.