– Почуял нас немец, как его теперь мы брать будем?

А казачок в нагольном полушубке овчинном молча из-за пояса ременного крепкий аркан из конского волоса витой достает, и не успели казаки-разведчики слова сказать, как он правою рукою размахнулся и что есть силы метнул аркан. Обвился змеею аркан на шее у немца, захлестнул он его крепко-накрепко. Немец не успел и пикнуть, как казаки по ногам и рукам его уже скрутили. Через каких-нибудь полчаса в штаб на допрос доставили. Доставили казаки-разведчики немца в штаб и опять погреться в блиндаж идут. Идут и казачка в нагольном полушубке овчинном пытают:

– Ты-то, скажи нам, пожалуйста, чей будешь?

Усмехнулся казачок себе в усы.

– Я-то – Платов, – небось вам про него, казакам, тоже не один раз слыхать доводилось. Когда-то я французов здорово бил, их полки крушил – и за это меня все – и недруги, и други вихрем-атаманом звали, а теперь вот на старости лет мне довелось свои кости побеспокоить – не терпится мне, чешутся у меня руки, охота вас, своих внуков, малость поучить, как немцев премудрых арканом за шею ловить.

Сказал это и в темноте пропал, как лед в кипятке растаял. Подивились казаки-разведчики, но сразу же у Платова его ухватку переняли и – хоть немцы казаков за десять шагов чуяли, но казаки выучились ловко немцев арканом за шею таскать. Сначала это на Сталинградском фронте пошло, а потом и везде. Такие дела казаки вершить стали от самого Черного моря до самого Ледовитого океана, везде, где после Сталинградского разгрома немец чуток стал – да его казак своей смекалкой все равно брал. Всегда, когда надо, казаки-разведчики языков в избытке таскали, они у самого вихря-атамана Платова смекалку и всю его военную премудрость на Мамаевом кургане под славным городом-героем Сталинградом сразу с одного маху переняли. Казаки все хоть и простой народ, но дюже смекалистый пошел, у них у всех на плечах головы, а не как у немцев – глиняный кувшин пустой да чугунный казанок, не целый, а с немалою-большой дырой.

ОДОЛЕНЬ-ТРАВА

Все это было у нас на Дону в незапамятные времена. В ту пору степи наши звались Диким полем. Везде, куда ни глянь, ковыли да травы высокие, а средь них пролегал Ногайский шлях. Татары по тому шляху на Русь ходили. Жилья нигде не приметишь, лишь по-над самым Доном да по-над речками, его притоками, редко-редко стояли казачьи городки. В них и днем и ночью начеку казаки, на карауле. Врага на себя каждый час ждали. Налетят враги из степи, а казаки отгонят их в степь. А побьют враги казаков – так беда: малых детей да девушек в полон заберут и гонят по Ногайскому шляху к самому Каспийскому морю. Идут девушки-полонянки по шляху, лица у них от солнца да степного ветра черные, сами босые, оборванные, голод и холод терпят. Горе одно, да и только. Но и у них был свой заступник.

На Дону, в затонах, да и в других степных речках каждое лето цветут кубышки – белые лилии. Их по-старинному одолень-травою величают. Она-то вот и была заступницей девушек-полонянок. Как вечер – на воду тут же упадет туман, и пропадут белые лилии. А на берег выйдет старичок, сам сухонький, борода белая, клинышком. В руках черемуховый костылик, за плечами переметная сума.

Шаги у него мелкие, а походка спорая, за одну ночь сто верст пройдет. Глядишь, он уже и у татар объявился. То нищим калекою милостыню просит, то именитым ханским гонцом прикинется, указы от самого хана читает, а то тороватым купцом объявится. И не столько продает, сколько из своей сумы раздает бархат да шелк даром. Татары-то и рады. А когда он их попросит, чтобы его допустили к девушкам-полонянкам, они ничего, не препятствуют. «Иди», говорят.

Купец поглядит на невольниц, свою переметную суму сбросит с плеч и начнет девушек потчевать медовыми маковками. Потом уйдет. А к вечеру, как станет солнце на закате, он ударится о землю, обернется белым лебедем, крикнет призывным голосом, и тут же все девушки-полонянки превратятся в лебедушек. Кинутся ловить их татары, да где им. Всю ночь лебединая стая в пути. На утренней заре она подлетит к Дону, падет на воду, попьет и выйдет на берег. Станут лебедушки девушками. Глянут на то место, где опустились на воду, а там цветут белые лилии, одолень-трава.

И теперь еще пожилые казаки-станичники, рассказывая это давнее старинное предание, обычно добавляют, как бы невзначай, что русским людям в великой нужде и в трудное время не только одолень-трава, но и каждая травка и былинка, родная матушка-землица помогают.

ЧТО НА СВЕТЕ ВСЕГО МИЛЕЕ

Как-то раз в привольной степи, на перекрестке двух дорог, встретились важный турецкий паша, вельможный польский пан и простой донской казак. Встретились и между собой повели речи. Долго обо всем беседовали. Наконец, вельможный пан говорит:

– А ну-ка, получше подумайте да потом скажите, что на свете всего милее?

Усмехнулся турецкий паша. По толстому брюху рукой гладит.

– Чего же тут думать. На свете всего милее жирный плов из риса с бараниной. Ешь его и пальцы оближешь.

Засмеялся вельможный пан.

– А по-моему, нет ничего милее на свете, чем дорогое вино. Ковш выпьешь, и по всему телу побежит огонь, радостно станет на сердце.

Заспорили турецкий паша и вельможный пан, что лучше: плов или вино. Донской казак слушал их слушал, а потом и говорит:

– Вижу я, что один из вас обжора, а другой пьяница. Всего милее на свете родная земля с ее широкими степями, дремучими лесами, высокими горами и быстрыми реками. На чужой стороне мне и жирный плов не пойдет в горло, вино покажется горьким. А на родной земле корку хлеба съем – и сыт буду, воды выпью – и другого ничего мне не надобно.

Больше с ними не стал казак терять даром слов, коня плетью тронул и дальше поехал своею дорогой.

ЧАЙКА

Старики и те об этом перезабыли. А ведь когда-то все оно было. Тогда Азов был под турками. Крым – под татарами. Татары на конях по степям рыскали, на шашках частенько с казаками переведывались. Казаки же по Азовскому и Черному морям на легких стругах к турецким да к татарским берегам ходили. Громили басурманские города и крепости. Домой назад на тихий Дон возвращались с богатой добычею.

Как-то ушел молодой казак с товарищами в море, к далеким турецким берегам. Дома осталась у него молодая жена. Ждет казачка своего муженька из похода, никак не дождется, то и дело поглядывает в окошко.

А казаков буря застигла в море, струг их разбила. Все потонули, лишь муж казачки спасся. Волною его вынесло на пустынный берег, где не оказалось ни одной живой души человеческой, только лишь дикие звери. Запечалился, загорился казак, теперь ему домой ни за что не вернуться, придется пропадать на чужой стороне.

Жена ждет его. Прошел год, а о казаке и его товарищах ни слуху, ни духу. Стал казачке не мил белый свет. Решила она – поеду сама к турецкому берегу, разыщу мужа живым или мертвым. Перед тем, как в путь тронуться, зашла к знахарке-ведунье. Та на нее посмотрела, а потом говорит:

– В море бояться тебе нечего, страшись чужого берега. На него не сходи; как твоя нога его коснется – быть беде.

– Ладно, – говорит казачка. Села в лодку и в путь.

Не сразу она попала к пустынному берегу, не сразу там отыскала своего мужа. Когда же его приметила и стала подъезжать к нему, то видит, муж ее под кустом лежит, не то спит, не то мертвый. Вспомнила казачка тут про наказ знахарки-ведуньи – не сходить на чужой берег. Поближе подплыла и мужа кликать стала. Он же лежит не шелохнется. У казачки все закипело внутри. Забыла она про всякие приказы да наказы, на берег выпрыгнула с лодки. И как только его коснулась, так тотчас же стала птицею, обернулась в чайку. С криком над своим мужем пролетела. Казак проснулся. Видит, чайка кружит над ним, а возле берега – лодка. Сел он в нее – и домой, а чайка около лодки вьется да кричит так тоскливо и печально. Казаку невдомек, что это жена его птицею обернулась.